Хэсситай наслаждался своим питьем не торопясь. Глядя на него, и Хэйтан медленно потягивал золотистую жидкость. Тэйри, подражая их манере, чуть прихлебывал. И только Аканэ выглотал свой напиток почти мгновенно. Не до питья ему было: его вниманием всецело владел деревянный меч, лежащий подле него. Он даже протянул было к нему руку…
– Ни-ни, – предостерегающе воскликнул Хэсситай, и его ладонь накрыла деревянную рукоять. – И не думай даже. Этим мечом ты больше работать не будешь. После всего, что с ним случилось сегодня… это оружие не по твоему норову. Тэйри тебе сделает новый, а этот уже не для тебя.
– А для кого? – понуро спросил Аканэ.
– Не знаю, – пожал плечами Хэсситай. – Может, для ученика твоего… будут ведь и у тебя когда-нибудь ученики.
Аканэ поразмыслил немного о своих будущих учениках, просиял и кивнул.
– Тэйри, – попросил Хэсситай, – выгляни в окно: ушли эти обалдуи или все еще стоят?
– Ушли, – сообщил Тэйри. – Никого не видать.
– Странно, – подивился вслух Хэйтан. – Я бы на их месте не ушел. Если деревянный дом горит и не сгорает…
– Так это здесь не сгорает, – беспечно пояснил Хэсситай. – А там, снаружи, все давно сгорело. Одни головешки остались да пепел.
Хэйтан попытался представить себе, что сидит в сгоревшем дотла доме, но рассудок наотрез отказался вообразить что бы то ни было подобное.
– А где же мы тогда? – осторожно осведомился он.
– Где-нибудь, – ухмыльнулся Хэсситай. – А где бы тебе хотелось?
– Мы опять полетим? – восторженно догадался Аканэ.
– Не опять, а уже, – сдержанно поправил его Хэсситай. Аканэ распахнул дверь. В комнату ворвался тугой встречный ветер.
– С ума сойти! – невольно выдохнул Хэйтан.
– Мяу, – тоном, не ведающим сомнений, подтвердил котенок.
– Так вот откуда взялся мой деревянный меч, – задумчиво вымолвил Кенет. Рука его рассеянно поглаживала черные, выложенные серебром ножны – подарок князя-короля Юкайгина, – в которых покоился самый необычный из всех магических посохов – ученический деревянный меч.
– Он самый, – кивнул Хэсситай. – Хорошо, что он попал именно к тебе. Я, признаться, побаивался оставлять его Аканэ. Парень он нравный, горячий… и мне тогда не казалось, что с годами у него кротости прибавится.
Кенет попытался представить себе кроткое выражение в глазах Бешеного Аканэ и сдавленно фыркнул.
– Послушай, – вступила в разговор Аритэйни, – а вот тогда, во время посвящения… кого ты все-таки встретил на берегу?
– Кого, по-твоему, можно встретить внутри себя самого? – вопросом на вопрос ответил Хэсситай. – Себя, конечно. Но это я уже потом, со временем, понял.
– Значит, никакой опасности не было?
– А вот этого я бы не сказал, – возразил Хэсситай. – Уйти в себя и не вернуться, по-твоему, не опасно? А ведь мог не вернуться… остаться там. Вот поэтому я так и торопился себя прогнать… а я тогда настырный был, никак уходить не хотел… вот мне и пришлось пошутить с собой не по-хорошему.
– Ну и шуточки у тебя, – недовольно произнесла Аритэйни. Хэсситай только засмеялся в ответ.
– А как ты там вообще очутился – такой взрослый? – подивился Кенет. – Тебе ж лет тогда было от силы двенадцать-тринадцать…
– Почем я знаю, – развел руками Хэсситай. – Ты и сам маг посильней меня, тебе лучше знать. Вот ты и думай.
– Шуточки у тебя, – проворчал Кенет.
Между тем Акейро и Юкенна, которых тонкости магической премудрости нимало не интересовали, уже наскучили беседой двух магов. Они подсели поближе к Байхину и увлеченно слушали, а Байхин им о чем-то рассказывал вполголоса, чтобы не мешать Хэсситаю с Кенетом. Хэсситай тоже прислушался к его рассказу и одобрительно хмыкнул.
– Да, об этом стоит порассказать, – шепотом сообщил он Кенету и Аритэйни. – Послушайте и вы тоже. Оч-чень поучительно… и куда интереснее, чем то, что я вам понарассказал.
Хэсситай увязывал свой мешок, насвистывая сквозь зубы что-то исключительно немелодичное. Настроение у него было прескверное. Поскорей бы убраться из этого дома! Конечно, следует отдать хозяину справедливость – он не поскупился. Заплатили Хэсситаю за один-единственный вечер работы столько, сколько он иной раз и за неделю выручить не смог бы. Да ведь разве в одних только деньгах дело! Если у художника, всю душу вложившего в свое творение, купят картину, чтобы потом сделать из нее тряпку для мытья пола в нужнике, – не проклянет ли мастер тот день и час, когда за щедрую плату отдал свой труд на поругание богатому невежде? Если оружейник увидит, как кинжалом его работы пьяный вельможа в гнилых зубах ковыряется, – разве не возмутится его душа? А каково показывать фокусы пресыщенным аристократам, которые не радуются, когда платочек превращается в змею, а змея – в стаю желтогрудых птичек? Каково клоуну смешить людей, которые почитают смех чем-то простонародным, вульгарным, унижающим их достоинство? И зачем только пригласили Хэсситая в дом, где способны восхищаться разве что красотой светлых лепестков вишенного цвета, медленно опадающих на вспоротые кишки?
Выступал Хэсситай перед здешними домочадцами не больше двух часов, а устал, будто работал два месяца без передышки. Да и как не устать, если ни одна живая душа не смеется твоим выходкам? Живая душа? Полно, Хэсситай, где ты в этом доме живую-то душу нашел?
В оконные ставни мерно барабанил дождь. На любом самом захудалом постоялом дворе Хэсситаю предложили бы в такую погоду переждать дождь, а не тащиться на ночь глядя по грязи невесть куда. Впрочем, в этом доме Хэсситай не заночевал бы, даже и соизволь здешний хозяин снизойти к бродячему комедианту.