Меч без рукояти - Страница 95

Да нет, не затмение. Скорей уж наоборот. Будто спала с глаз пелена, и смотришь ты с гадливым содроганием на дело рук своих – и самому не верится, что сотворил эту мерзость.

А ведь мерзость, иначе и не скажешь. И не отговоришься, что, мол, в неведении своем… какое там неведение! Лучше любого другого ты знаешь, что сделал. То самое, что когда-то совершили с тобой. Ты предал своего ученика.

Да, ты не называл его предателем. Ты не пускал убийц по его следу. Ты не приходил за его головой. Но Байхин доверился тебе точно так же, как доверялся и ты сам, – безоглядно и безоговорочно. И ты точно так же обманул его доверие.

Да, конечно, ты можешь не кривя душой сказать, что лгал из лучших побуждений. Спасти его хотел… уберечь… молодость его пожалел. Но он тебе верил – а ты обманывал его с первого дня, с первого часа. Все это время ты только и делал, что предавал его доверие. Сладко ли быть обманутым, Хэсситай? Вот теперь ты точно знаешь, что и обманщиком быть несладко.

Вот потому ты и не воспользовался своей силой. Вся твоя предыдущая ложь замкнула тебе уста. А если бы у тебя и достало бесстыдства попытаться, ничего бы не вышло: что на свете правдивей смеха? А правда беспощадна. Как был беспощаден и ты сам, когда, потеряв голову от горя и гнева, выкрикивал правду в лицо мастера Хэйтана. Байхин, надо признать, поступил с тобой куда милосердней, чем ты сам когда-то…

Байхин подошел мягким неслышным шагом, протянул Хэсситаю прутик с нанизанными кусочками жареного зайца, сел рядом с наставником спиной к костру и снял со своего прутика зубами горячую зайчатину. Хэсситай последовал его примеру. Есть ему совсем не хотелось – но растревоженная совесть не позволяла отказаться от ужина.

– Совсем даже недурной заяц, – прожевав, заметил Байхин. Хэсситай кивнул.

– Ты был прав, без ужина мы в здешних лесах не остались, – продолжал Байхин, помахивая прутиком, чтобы мясо поскорей остывало. – Но все-таки зря мы в доме не заночевали.

– Не зря, – возразил Хэсситай, подув на жаркое. – Мы ведь туда поутру заявились. Некогда нам целый день попусту терять ради одной ночевки под крышей.

– А куда нам спешить? – удивился Байхин, осторожно угрызая все еще горячую, как уголь, зайчатину. – Приятеля своего ты ведь дома не застал…

Хэсситай болезненно поморщился.

– Приятель тут ни при чем, – вздохнул он. – Просто неохота мне по снегу брести. Зима вот-вот нагрянет. Я, и верно, думал тебя здесь оставить, вот и дал изрядный крюк, чтобы только вовремя поспеть. А по-настоящему нам бы надо быть в неделе пути отсюда.

– Это где? – осведомился Байхин, снова помахивая прутиком.

– У подножия Подветренного Хребта, – ответил Хэсситай. – Он ведь недаром называется Подветренным. По эту сторону зимние ветры завывают – а по ту сторону зимы отродясь не видывали.

– Вряд ли мы успеем перебраться через горы, – рассудительно заметил Байхин, приканчивая свою порцию жаркого.

– А через горы мы и не пойдем. – Хэсситай чуть пошевелился, и его огромная тень прыгнула в темноту. – Уж не знаю, что тем двоим в горах занадобилось, но точно могу сказать, что именно в горах, а не на той стороне. Иначе не стали бы они проводника искать. Чтобы просто пересечь Подветренный Хребет, проводник не нужен. Там сквозной проход выдолблен. Широкий проход, добротный… да что рассказывать – сам скоро увидишь.

Байхину явно до смерти хотелось расспросить про невиданное им чудо – пронизывающий гору насквозь рукотворный проход. Но уж если мастер не настроен рассказывать, к чему и настаивать? Байхин потянулся, встал и вернулся к костру – жарить зайчатину.

Он изжарил всего зайца, оставив только потроха – утром похлебку сварить. И всякий раз, снимая с огня очередную порцию, он неизменно подходил к Хэсситаю с его долей. И Хэсситай добросовестно подъедал все мясо до последнего волоконца, хотя есть ему по-прежнему не хотелось.

Трудно сказать, каким рисовался Байхину мысленно сквозной проход через горы. Одно лишь можно молвить с полной уверенностью: не таким. Совсем не таким, как на самом деле. Сквозной путь через гору! Это ведь несомненное чудо, а от чуда поневоле и ждешь чего-то таинственного, необычного… чудесного, одним словом. А между тем зрелище, открывшееся взору Байхина, оказалось на поверку будничным донельзя.

Вход в гору преграждали чугунные решетчатые ворота, изукрашенные так замысловато, словно их сняли со стены дома худородного провинциального дворянчика с большими деньгами, весьма дурным вкусом и могучим самомнением. За время странствий с Хэсситаем Байхин подобных ворот навидался без счета – обычно они предвещали заезжим киэн деланно-холодный прием, обильную еду и скудную плату. Байхину даже померещилось на миг, что к решетке вот-вот подойдет коренастый привратник и спросит преисполненным важности голосом: «Кто такие будете?» Хотя нет, не станут привратники нос задирать… а вот, к слову сказать, и они – трое загорелых чуть не дочерна жилистых парней с такими ушлыми физиономиями, что только держись! Нет, эти важничать не станут. Зато можно пари держать, что за право пройти в ворота они исхитрятся слупить с путников столько, что даже бывалым таможенникам останется разве что языком цокать от восхищения. Вон как Хэсситай весь подобрался! Он здесь хотя и не впервой, повадки здешних проглотов хотя и знает – а ведь и его они дочиста обдерут, стоит ему зазеваться.

– День добрый, почтеннейшие, – первым поздоровался Хэсситай, сопроводив свои слова учтивым, но неглубоким поклоном. А ведь и верно: любой другой поклон обошелся бы странствующим киэн в лишние деньги. Надменный богач едва наклонит голову, а то и вовсе поклона не отдаст… с такого человека есть что взять – и ведь возьмут! Запуганный бедняк и кланяться станет низко… взять с него почти что и нечего, да зато и возмущаться, а уж тем более жаловаться этот затюканный бедолага не посмеет – у такого и вовсе отберут последнее.